Талантливая, популярная и очень красивая актриса рассказала нашему сайту о том, что дается ей нелегко в профессии, как ей хочется жить, какие таланты видит у сына, переживает ли из-за слухов о себе. — Валерия, как доехали на наше интервью? — На удивление, без пробок, все хорошо. — Вы сами любите быть за рулем авто? — Да, всегда, за редким исключением, но больше люблю сама. — Что еще любите в жизни делать сама? — Я просто люблю жизнь. Все стараюсь делать самостоятельно. С ранних лет привыкла так: ни на кого не рассчитывать, кроме себя самой. — Вы ведущая актриса мюзиклов. Но у вас нет академической школы пения, насколько я знаю. — Мюзикл не имеет отношения к академической школе пения. — Я понимаю, но, тем не менее, вы — дипломированная актриса. — Да. — Что дается нелегко? Или, давайте так, что давалось нелегко, может быть, в начале? — Мне кажется, и по сей день нет того, что далось бы легко. Вообще, в принципе, наша профессия непростая. Это всегда бесконечные преодоления, трудности, испытания. — Трудности, испытания — это что-то такое зыбкое, а конкретно? — Конкретика такая, что сегодня есть работа, завтра ее нет. Если ты хочешь быть востребованным, то будь добр забудь о всех своих проблемах, усталости, болезнях, работай каждый день по полной программе, пока тебе дается эта работа. Потому что стоит выпасть ненадолго, вернуться обратно будет очень трудно. Можно зарабатывать репутацию годами, десятилетиями и за месяц потерять все. Трудности… Как раз-таки устал ты, не устал, хочешь ты домой, хочешь побыть с семьей, с ребенком, — ты садишься на поезд в четыре утра, на самолет, едешь на гастроли, переезжаешь из города в город. Ты практически не имеешь возможности жить своей жизнью, так, как тебе хочется. Вот что значит быть востребованной в нашей профессии. — Что значит, не имеешь возможности жить, как тебе хочется? — Хочется баланса. Хочется времени на себя. Хочется сходить на массаж, к косметологу. Побыть с ребенком, в конце концов. Этой возможности практически нет. — Извините, а кто находится с вашим ребенком, когда вас нет? — В основном, няня. Раньше мама больше помогала, сейчас меньше, потому что у нее появилась своя работа. — Вам нравится сниматься в кино? — В кино, скорее, да, чем нет. Конечно, это моя профессия. — Могли бы все променять, чем занимаетесь сегодня помимо кинематографа, на одно кино? Тем более, вы были замужем за режиссером, продюсером Стасом Ивановым. — Нет, я всегда говорила, что если выбирать театр или кино, то это театр. Если выбирать — отдать все профессии, все, что имеется в виду — семья, дом, время с ребенком — нет, я не променяю. Конечно, если будет стоять такой выбор. Я надеюсь, что его просто не будет. Я учусь сейчас находить некий баланс, отказываться от каких-то работ, возможно, денежных, в пользу времени на себя и на ребенка. Я учусь. Это очень сложно, потому что опыт и страхи все потерять присутствуют, но в этом году я хочу попробовать. Потому что я не хочу больше тратить всю себя, всю свою энергию, силы, время только на профессию. Я всегда так делала, я всегда так жила и считаю, что это правильно до определенного этапа. Мне кажется, сейчас тот момент, когда я могу начать позволять себе пробовать, по крайней мере, жить чуть иначе. Вы говорите про кино и бывшего мужа продюсера и кинорежиссера, это, безусловно, круто, он безумно талантлив, и я счастлива что родила от него ребенка, снималась, работала с ним, я восхищаюсь им. Он потрясающий режиссер. Я считаю, что таких, как он, вообще практически нет. Это правда. — Отношения после развода остались хорошие? — Мы в хороших отношениях, все в порядке. Но ради кино отдать все — точно не смогу. Если кино будет и дальше — здорово, я буду сниматься. — Сейчас столько платформ, рынок наполнен. — Дай Бог, я, конечно, буду соглашаться, особенно, если эти проекты будут интересными. — В браке у вас родился сын Артемий. — Восемь лет назад. — Да, ему сейчас восемь, и вот я о чем хотел спросить. Какие черты в нем вам уже нравятся? — Я люблю его без относительно черт, просто люблю и все. — Я понимаю вас как маму, просто любите, а какие черты нравятся? — Какие черты? — Знаете, уже видно, когда ребенок что-то начинает делать, берет карандаш, начинает что-то рисовать… — Я не могу это разделить. Все, что он делает, я люблю. Конечно, мы иногда ругаемся. Я ему объясняю, что хорошо, что плохо. Но я радуюсь каким-то его самостоятельным проявлениям, его высказываниям, как он уверенно вступает в споры, отстаивает свою точку зрения, это очень круто. Меня восхищает его чувство юмора, как он меня может подколоть, постебаться над друзьями. Юмор — это признак ума. — Скажите, а вы себя помните в восемь лет? — Ну, конечно. — Сейчас дети другие? Они более взрослые? — Сказать, что они более взрослые, нет. Они немножко другие, другой ритм жизни. Глобально я успевала очень многое, меня водили мои родители, бабушка на двести пятьдесят миллионов кружков и секций. Но это все давалось гораздо большим трудом, за счет того, что не было машины, мы ездили на автобусах, на метро, с пересадками, мерзли на остановках. Уроки делала на коленке. Сейчас мы с сыном садимся в машину, я отвожу утром в школу, няня забирает из школы, отвозит на такси на тренировку. Так комфортнее и в то же время он гораздо больше может успеть. Если у меня было две-три тренировки в день, то у него четыре. — Вы сказали, что объясняете ему, что хорошо, а что плохо. Поясните? — Хорошо разговаривать, хорошо доверять, хорошо дружить, хорошо быть добрым. Плохо — ругаться, драться. С другой стороны, если он злится, то я позволяю ему выплескивать эти эмоции, это нормально. — А вы сами злитесь? — Редко, очень редко. Мне не очень свойственна эта эмоция. Если она рождается, то скорее достается собаке. — Но он видит, когда мама негодует? — Да, безусловно. Он также видит, как я быстро отхожу. И если я рявкнула, поругалась на собаку, ткнула ее носом, прикрикнула, то я могу через секунду подойти к питомцу, поцеловать, обнять его — и все хорошо. И это не актерское мастерство. Я просто не выношу эту энергию разрушительную, отрицательную, когда кричат. Конечно, она рождается, мы все живые люди. Но если можно ситуацию быстренько отпустить и переключиться на другое, я всегда это делаю. — Почему такое имя дали сыну? — Нравится. Я не знаю. Долго искали, подбирали, нет никаких ассоциаций, ни положительных, ни отрицательных. Оно какое-то чистое для нас было обоих. Понравилось именно Артемий, не Артем. Оно церковное. — Вы верующая? — В общем, да. Я православная, я не очень воцерквленная, но верующая. — Я помню, когда я посмотрел фильм «Москва слезам не верит», мне было 11 лет. Вечером выхожу после фильма, иду и думаю: вот если у меня родится дочка, я обязательно назову ее Саша. У меня родилась девочка и я назвал ее Саша. — Конечно, когда что-то из детства идет, это понятно. Но у меня не было такой ассоциации. — Как вы считаете, какой мужчина должен быть рядом с вами? Кому будет несложно с вами — давайте так я спрошу. — Это может быть любой человек. — С кем вам будет комфортно? — Если я почувствую, что это тот самый человек, этого будет достаточно без всяких если, без условий, что обязательно должно быть. Нет, если вдруг не будет каких-то качеств, которые я себе рисую, в этом тоже ничего страшного нет, если есть любовь. — Какие качества вы себе рисуете? — Это неважно. Потому что чаще всего встречаются те люди, в которых этих качеств нет, и ты влюбляешься вопреки. Поэтому нет смысла даже перечислять. — А вот любовь и брачный договор, это как? Это нужно на всякий случай? — Мне кажется, это очень индивидуально: зависит от ситуации, от каких-то принципов. У меня нет таких принципов. Что должно произойти, чтобы не было доверия к человеку, с которым я хочу жить, строить семью, рожать детей. Если есть доверие, наверное, брачный договор не нужен. — Просто я помню, писали, что у вас был брачный договор? Нет? — Нет. — Это все «желтая» пресса, я понял. Пользуетесь протеже в профессии? — Протеже? Нет у меня протеже, я сама все делаю. — В начале своей карьеры вы действительно звонили режиссерам и предлагали себя, как актрису? — В шестнадцать лет, когда я училась на втором курсе, мы всем курсом, распечатав свои фотографии, ходили по всем киностудиям и раздавали эти фотографии. — То есть, вы как все… — Как все. А где мне можно было взять телефон режиссера? Да нет, такого не было. — Хорошо, а как тогда в таком случае Райкин взял вас в труппу «Сатирикона» еще до окончания театрального института? — Я объясню. Девушка, которая училась у него на курсе и должна была выпускать дипломный спектакль, который он ставил специально, чтобы потом взять в репертуар своего театра, ушла в декрет. И ему нужна была поющая и танцующая актриса. Он пошел в «Щуку», потому что у нас на танец и вокал больше акцентируется внимание, нежели в школе-студии МХАТ. И он отправился в свою альма-матер, увидел наш показ, выбрал меня и взял. Это роль десятого плана, массовка, хотя и видно было каждого, безусловно. Конечно, я мечтала работать с ним. Мне кажется, любой артист мечтает поработать с Райкиным. Будучи студенткой 16—17 лет это вообще что-то на грани фантастики, при том, как сильно я любила фильмы и спектакли с его участием. Я много ходила, много видела и, конечно, это была мечта. — Но вы не задержались в театре надолго? — Три года я там прослужила. Потому что дальше меня позвали на более крупные роли в другой театр. — Да, у вас были другие и очень хорошие театры. А в «Ледниковых» проектах вы работали и выступали с Ильей Авербухом, Алексеем Ягудиным, Романом Костомаровым. Как они вам, как люди? — Прекрасные. Я их знаю с раннего детства. Моя мама тренер и хореограф-постановщик — Масленникова Елена Станиславовна, сейчас у нее своя группа фигуристов олимпийского резерва. Они участвовали во всех соревнованиях. И когда она ездила со своей парой Дробязко-Ванагас, они катались за Литву по чемпионатам мира, я ездила очень много с мамой. И фигуристов Костомарова, Ягудина знала. Поэтому они для меня очень близкие родные люди. — В «Голос. Дети», работали с Дмитрием Нагиевым. Говорят, он человек очень сложный по натуре своей, не заметили? — В тот момент, когда мы с ним работали, не могу сказать, что мы много пересекались. В первых программах объявляли в начале и в конце, стоя рядом, читая по «суфлеру», и разбегались по разным гримеркам. А уже на полуфинале, финале, там — да, мы общались чуть больше, готовились, что-то обсуждали. Может быть, мне повезло, я не исключаю, что он сложный, историй разных много. Но то, что я успела прочувствовать в общении с ним, было очень интересно. Он мне помог, он мне подсказывал, он меня поддерживал. — Помог в чем? — Давал какие-то советы, как работать в прямом эфире. Потому что телевидение — это определенный опыт. Какими-то «фишечками» делился, чем очень мне помог. Я понимала, что он не будет меня подставлять, если я накосячу. Наоборот, он поможет, поддержит, вот что было здорово. Мы обменялись номерами, я звонила ему, обращалась за каким-то советом посторонним от работы, он легко отвечал, шел на контакт. Так что меня миновали все его сложности характера. Все было очень мирно. — Почему вам приписывали со всеми, кого я перечислил, романы? — Наверное, потому что у меня со всеми теплые отношения. Я не конфликтный человек. И, наверное, видя, как я с кем-то общаюсь, можно придумать все, что угодно. Но тогда список моих мужчин должен быть впечатляющим. (Улыбается). Раз обсуждают, приписывают романы, значит, я не безразлична. — Но вы переживаете из-за слухов? — Вообще нет. Я радуюсь тому, что обсуждают. — Следите за тем, что пишут? — Все равно всплывает, все равно кто-то спрашивает. Вы вот спрашиваете тоже. Я все время что-то новенькое и интересное о себе узнаю. Да пускай говорят. — Что вам дает участие в телешоу? — Популярность, безусловно. Благодаря телевидению меня знают и идут на спектакли с моим участием, на концерты с моим участием. Это связано. Была бы моя воля, я работала бы только в театре. Но телевидение необходимо для популяризации. Популяризация сказывается на продаже билетов. — Вы ощутили это на себе сразу после «Голоса», после «Ледниковых» проектов? — Безусловно. Это шло параллельно со съемками, с сериалами, с кино. Поэтому это все было взаимосвязано, одно поддерживало другое. Съемок было много, телевидения много, благодаря этому меня знают. — Вас не только из-за этого знают, уж извините меня… — Хорошо, если не только из-за этого.
