Актер рассказал воспитании дочерей, новой работе с Юрием Быковым и откровенных съемках с женой Артема Быстрова можно назвать счастливым человеком: у него есть любимая профессия, карьера идет в гору, семья и дочки радуют. Все это стало возможно благодаря правильным выборам, которые он сделал в своей жизни. — Артем, сегодня у тебя свободные полдня, и, как я понимаю, это редкость… — Да, все так. (Смеется.) Ничего страшного, мы же сами выбираем такую жизнь. Но есть лето, законный отпуск в театре, и в это время всеми правдами и неправдами ты должен отбить себе полторы недели, чтобы провести их с семьей. А дальше погнали снова. (Улыбается.) — Никогда не решал вопрос с отпуском в пользу работы, если на это время предлагали невероятный проект и роль? — Летом передо мной стоял такой выбор, но я понимал, что если соглашусь на работу (а это был очень хороший сценарий полнометражного фильма по произведениям Астафьева), то съемки попадут ровно на те дни, на которые я запланировал отпуск. Чисто теоретически я мог бы его впихнуть, но так как я вошел в то время в большой проект под названием «Лихие» с Юрием Анатольевичем Быковым, то понял: если я поеду сниматься еще и туда, то просто не выживу. (Смеется.) — Роль была главная? — А разве это имеет значение? Для меня неважно, главная она или нет. — Но на большом объеме есть где развернуться актерски… — Безусловно, но, если роль маленькая, значит, она яркая как минимум. Там могут быть любопытные мотивы поступков человека и характер, в которых интересно ковыряться, вне зависимости от того, что проявлений немного, потому что роль неглавная. — Потом переживал, что отказался, или умеешь сразу выкинуть неслучившееся из головы? — Конечно, отпускаешь ситуацию, значит, так должно было быть. Я вообще сильно никогда не рефлексировал, если куда-то не попадал. Значит, не мое, мне это не надо. — Скажи, а все-таки ты постоянно в работе, потому что так везет, что все одновременно приходит, или по-другому просто жить не можешь? Что для тебя первично: «стоять все время у станка» или это именно жадность до ролей, наверное же, не денежный вопрос? — Это не жадность просто до ролей и не деньги, если речь не идет о нормальной жизни семьи. Просто так периодически получается, и от хорошей роли сложно отказаться, но сейчас я стал понимать, что должен быть баланс, нужно успевать и работать, и отдыхать, и общаться с детьми, и в музей, и на спектакль сходить. Мы же не молодеем, мне тридцать девять лет, год до сорока, уже больше устаешь, важно восстанавливаться. Но мы все равно не триста шестьдесят пять дней загружены, все какими-то волнами идет. Бывает, ты сосредоточен на кино, а в другой период — на выпуске спектакля. — У тебя никогда не появлялось желания уйти из МХТ или остаться там приглашенной звездой? Сейчас часто, особенно твои молодые коллеги, если у них пошла карьера в кино, отказываются от театра, и даже очень успешного… — Сейчас появилось другое поколение, и с каждым годом оно меняется, и это прекрасно. Кто-то из молодых артистов и в МХТ не пойдет — просто алебарду держать, потому что хочет роли играть. Можно понять такую позицию? Наверное, да. Но мне кажется, что актеру нельзя без театра, это как для спортсмена тренировка. Только они качают мышцы тела, а мы — души. И театр актера «подпитывает» — ты видишь глаза зрителей, и они отдают в благодарность свою энергию. В этом году Московскому художественному театру сто двадцать пять лет и восемьдесят лет Школе-студии МХАТ. И ты понимаешь, что ты всего лишь спица в пространстве исторического колеса, которая будет крутиться отведенное тебе время. Перед юбилеем мы неделю смотрели спектакли нашего театра на телеканале «Культура» и были просто в восторге, например, от «Иванова» с Иннокентием Смоктуновским, Вячеславом Невинным, Екатериной Васильевой в постановке Олега Николаевича Ефремова, и ведь это все происходило плюс-минус на той же сцене, на которую выходим мы. Московский художественный театр был до нас и будет после нас. — А первый раз ты ступил на эту сцену, учась в Школе-студии? Тогда как раз только вышла «Белая гвардия», и многие студенты бегали юнкерами там… — Да, ребята в студенчестве бегали кадетами в «Белой гвардии», но нашему курсу не довелось. Только через какое-то время после прихода в театр нас стали задействовать в нем. Но мне повезло, я первый раз ступил на эту сцену не с маленькой ролью, а с одной из главных в спектакле Адольфа Яковлевича Шапиро «Обрыв». — Поначалу было страшно выходить в такой серьезной и неоднозначной роли, как Марк Волохов, на эту легендарную сцену? — Адольф Яковлевич — мастодонт, человек дотошный, подробный, много знающий и, как говорится, видавший виды, поэтому он так загрузил меня образами, смыслами и философией моего персонажа, что было ни до волнений, ни до чего. К тому же рядом находились Ольга Михайловна Яковлева, Станислав Андреевич Любшин, Валерий Михайлович Хлевинский, который преподавал у нас в Школе-студии. Мне хватало объектов внимания, чтобы не суетиться и не испытывать лишнего. Шапиро так построил процесс, что были только пиетет и уважение к таким партнерам. Я понимал, что мы все делаем одно дело, и я здесь, потому что этого хочет режиссер, и я в спектакле несу смысловую нагрузку ровно так же, как и великие артисты. — Ты рассказывал, что ваш мастер Константин Аркадьевич Райкин устраивал вам показы в разные театры. А к себе он с вашего курса взял кого-то, предлагал ли тебе и хотел ли ты этого? — Нет, мне не предлагал, хотя я хотел попасть туда. Он взял шесть человек, и кто это будет — было понятно уже в конце третьего — начале четвертого курса. На тот момент театр «Сатирикон» не нуждался в таких актерах, как я, видимо, там были люди с подобной мне индивидуальностью. — Но ты не прогадал, попав в МХТ… — В МХТ я попал только благодаря Адольфу Яковлевичу Шапиро, которого Олег Павлович Табаков привел к нам на показ. Так что судьба вмешалась. — Мне кажется, судьба вмешалась уже в тот момент, когда родители перевели тебя в школу с театральным классом. Что удивительно, потому что они были совсем далеки от этого… — По-моему, это нормально, когда родители хотят лучшего для своих детей. Не думаю, что у них были мысли о моей будущей профессии. Но рядом с нашим домом располагалась не очень хорошая и, скажем так, хулиганская школа, а через дорогу — другая, с углубленным изучением предметов художественно-эстетического цикла. В то время все должны были учиться по месту прописки, и вот родители, спасибо им, смогли сделать так, чтобы меня взяли туда. Но их выбор, мне кажется, просто очевиден. Они хотели, чтобы их ребенок получил нормальное среднее образование. — Много твоих коллег по совету родителей учились сначала в других вузах, и почти никто не обвиняет их в том, что они не сразу пошли своим путем, и не жалеют об этом… — У каждого свой путь. И все равно же ты любишь своих родителей, так в чем тебе их обвинять? В том, что они хотели тебе дать хорошую профессию и хорошее образование? А были ли у тебя свои аргументы? Убеждал ли ты их, что не пойдешь туда, куда они советуют? Значит, год, другой или третий в филологическом или политехническом институте являлись подтверждением того, что дорога выбрана не та. А как поймешь, если не попробуешь? — Когда твое увлечение вышло на передний план, родители тоже не говорили, что надо думать о чем-то другом? — Нет, никто и никогда. Мне кажется, мудрость житейская, родительская, природная заключается в том, чтобы помогать своему ребенку во всем, что он выбрал. — Говоря о поступках героев, ты упомянул слово «мотивы». А тебе роли помогали разбираться в людях и мотивах их поведения? Это взаимопроникающая вещь или в жизни актерский опыт вообще не работает? — С возрастом я все больше прихожу к выводу, что все люди разные и у каждого своя дорожка, свои ценности, вообще все свое. При этом, безусловно, разборы мотивов, среды обитания персонажей на тебя накладываются, но сказать, что ты можешь со стопроцентной уверенностью на глаз определять сущность людей, — нет. Есть фраза: «Не судите по внешности, судите по поступкам». Но иногда даже по поступкам нельзя сказать, какой человек, важно понимать, был ли у него выбор, мог ли он поступать иначе. А сейчас, особенно в наше время, нельзя вообще ничего однозначно сказать, потому что очень много факторов влияет на тебя. Но, безусловно, благодаря профессии где-то ты можешь не среагировать на провокацию или, наоборот, поступить так, как от тебя не ожидают, потому что у тебя был такой спектакль, такая роль или похожую ситуацию ты видел в каком-то кино. Это, конечно, неплохо. — Я очень любила спектакль «Жак и его Господин» в «Сатириконе», где Жак, герой твоего мастера, говорит: «Поступки у нас одинаковые, а вот души-то разные…» — Вот! Конечно. У меня с возрастом и опытом приходит понимание, что нет черного или белого, нет плохого и хорошего, все гораздо сложнее, гораздо объемнее в жизни. И на сцене, и на площадке надо стремиться к тому, чтобы у тебя не получались плоские карикатурные персонажи, а были бы живые люди. Но опять же, это зависит от жанра, от того, что мы хотим сказать зрителю, отвлечь его, чтобы он расслабился, отдохнул, или же, наоборот, акцентируем зрительское внимание на каких-то болезненных проблемах. И то и другое нужно людям. — Бывало, что по отношению к тебе друзья-товарищи поступали нехорошо, а потом ты понимал причину, мотивы и прощал? — Такие поступки, конечно, были, но самое главное, что в тот момент ты не можешь думать логически и испытываешь негативные эмоции. Но с течением времени буря эмоций утихает, наступает штиль, и ты понимаешь, что двигало человеком. — И ты продолжил общаться как ни в чем не бывало? — Мы сейчас зашли на такие тонкие территории, что тут каждый раз все по-разному. С кем-то ты нормально продолжаешь общаться, с кем-то — нет, а с кем-то — с камушком за пазухой. Но я убежден, что если у тебя нет злых помыслов, желания кого-то наказать, то время все расставит на свои места, и лишние люди от тебя отпадут, или ты будешь с ними находиться в прекрасных человеческих отношениях, но допускать к себе до определенной степени. (Улыбается.) — Можешь назвать роль, которая конкретно помогла тебе разобраться в ситуации, в человеке, в себе? — Например, недавний спектакль «Далекая радуга» Андрея Гончарова по братьям Стругацким. Леонид Андреевич Горбовский — один из героев, который проходит через их цикл «XXI век, полдень XXII века», практически всех их повестей, человек, которого я не уверен, что до конца еще «поймал». Он научил меня своей философии, тому, что надо радоваться жизни и жить так, что, когда наступит твой последний час, тебе не было бы мучительно стыдно. Понятное дело, что это очень сложно поженить с действительностью, но если держать этот вектор, этот маяк впереди себя, то сразу как-то легче становится. Спектакль «Чрево» того же режиссера научил меня тому, что надо быть внимательным, понимать, что своим эго можно раздавить находящихся рядом с тобой людей. А спектакль «1914» — тому, что, наверное, можно решить все бесконфликтным путем, иначе все может закончиться печально. Думаю, так про каждый спектакль можно сказать, и в этом своя прелесть. — У тебя новая работа с Юрием Быковым, в фильме которого «Дурак» ты снимался почти в самом начале пути и получил приз за лучшую мужскую роль на фестивале в Локарно. Ждал ли ты от него потом приглашения, и как ощущения от нынешней встречи? — Шикарная встреча! (Смеется.) Юрий Анатольевич повзрослел, вырос, прекрасно работает, я только смотрел на него и радовался, что он становится таким большим мудрым человеком. А по поводу того, ждал ли… Ты просто идешь тихонечко по своей дорожке, и одно к одному складывается. Хотя… конечно, ждал, что, если будет у него материал для меня, значит, позовет, будем дальше работать. — Ты снимаешься у него в роли мегакиллера, если можно его так назвать. Ты уже играл убийцу в «Охоте на певицу», но там твой герой страдает раздвоением личности, а что здесь тебя привлекло, что интересно исследовать? — Это попытка переосмысления времени, того, что происходило в девяностые годы. И этот человек, которого ты называешь мегакиллером, до этого был обычным егерем, но в силу обстоятельств ему пришлось стать таким. Это семейная драма. История о том, что выбор есть всегда, просто мы иногда воспринимаем так, что его нет. — Но ты же сам сказал, что мы не всегда знаем, был ли у человека выбор, и что здесь твоему герою пришлось пойти по такому пути… — Конечно. Неизвестно, чем бы это закончилось, может быть, еще хуже было бы. У него стоял выбор: либо его семья умрет в нищете, либо он прокормит ее. А прокормить ее ему помогли только таким образом. Возможно, он хотел из этого выскочить, но не получилось, он все дальше закапывался, и уже пошло изменение личности. То, что он собственными руками сделал своего ребенка киллером, с кого тут спрос, только с него самого. И надо, с одной стороны, донести до зрителя, что эти люди стали такими не благодаря себе, а с другой — дать понять, что это тупик, у этой дорожки нет счастливого конца. И если ты хочешь что-то иметь, нужно трудиться и работать над собой, бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Наш фильм — попытка понять то время, как тогда люди жили, почему надо было доводить их до того, чтобы перед ними вставал такой страшный выбор, и кто несет за это ответственность. — Артем, у тебя практически не было комедийных ролей. Я этому всегда удивлялась, потому что почти в каждом твоем герое есть самоирония, и у тебя прекрасное чувство юмора. Но вот недавно вышел сериал «Секс до и после», где ты еще и снимался с женой Ксюшей. Каково тебе было играть с ней такую жанровую симпатичную новеллу? — Совсем недавно вышел сериал «Очевидное — невероятное», и это чистая комедия по вселенной Кира Булычева. Вот по нему и будет понятно, какой из меня комедийный актер. Что касается «Секса до и после», во-первых, я переживал, потому что все равно чувствую себя не очень комфортно, когда надо играть какого-то мачо или соблазнителя. Но у меня было два буйка спасения — Даша (Дарья Мороз, режиссер фильма) и Ксюша. Даша помогала, и Ксюша в этом жанре умеет работать, и она что-то подсказывала, и я отдался по собственной воле женщинам и слушал их. — Тебе нравится жена в таком сексапильном образе? — Это же женское, прекрасное. Как же это может не нравиться? (Улыбается.) — Ксюша опять стала блондинкой. Помню, ты говорил, что ей темный цвет очень к лицу. Это она для какой-то роли сделала или просто захотелось измениться? — Сейчас она перекрасилась, потому что немного устала от темного цвета. Мне кажется, ей и так хорошо, а брюнеткой ее индивидуальность приобретает более жесткие черты, он придает ей больше уверенности и долю суровости в хорошем смысле слова, не отменяя ни красоты, ни привлекательности. И она немного взрослее становится. Но мне она нравится в принципе. (Улыбается.) Изначально она красилась для «ИП Пирогова», там ее героиня — борзая, дерзкая, существует на контрасте с блондинкой героиней Елены Подкаминской — мягкой, с кошачьей грацией. — Вы уже не выжатые родители, какими называли себя, когда мы делали с вами парное интервью в журнал и Саше было четыре месяца? — Мы, конечно, стали опытнее в плане родительства, но сказать, что мы не выжатые, я не могу. (Смеется.) — Саше уже почти два с половиной года. Успеваешь в силу занятости замечать изменения, происходящие с ней? И что для тебя в этом было самым радостным? — Как пошла — я успел увидеть, и как заговорила — тоже. Но не всегда я успеваю следить за всеми ее изменениями, за тем, как она растет. Человек познает мир, формулирует какие-то мысли и желания, хочет, чтобы с ним играли, проводили время. У нас любимый мультфильм «Лунтик». Мне с обеими дочками очень интересно и играть, и общаться. Я обожаю слушать Марусины рассказы и ее рассуждения о том, что ей нравится — не нравится, что она хочет делать, а что нет. — Маруся уже серьезный человек, целых восемь лет. Бывает, что она не хочет что-то делать, а вы понимаете, что это необходимо? — Нет таких вещей. Надо ходить в школу, она в нее ходит. — Никогда не говорила, что не хочет идти или не хочет делать уроки? — Нет, никогда, может быть, потому что нам повезло с учителями. Но надо понимать своего ребенка, считывать его. И когда дочь приходит из школы, важно дать ей часок-другой продохнуть и эмоционально, и физически, чтобы она порисовала, посмотрела мультфильмы, отвлеклась, поболтала с тобой о чем-то. Это опять же простое внимание, а не только «надо, надо, надо». — То есть никаких проблем ни с тем, чтобы ложиться вовремя спать, ни с сидением в телефоне или в компьютере? — Ну, это же нормальные вещи — потянуть жилы из родителей, попить кровушки. (Улыбается.) Надо относиться к подобным вещам спокойно. Ты же на тридцать лет ее старше, поэтому и должен похитрее действовать. — Кстати, смотрела ли Маруся «Чебурашку», в котором ты снялся? — Да, конечно! Мы ходили в кино все вместе: Маруся, я и Ксюша. Мне кажется, пусть это и не совсем тот Чебурашка, к которому мы все привыкли, и не совсем та история, которая была в нашем детстве, но и это прекрасная версия, и главное, она тоже о наших ценностях.
