В эксклюзивном интервью WomanHit актер вспомнил о своих «лихих девяностых», рассказал о хобби родом из детства и высказался о молодых коллегах В его актерском багаже работы в таких проектах как: «Сто дней до приказа», «Конвой», «Бесы», «Битва за Севастополь», «Бомж», «Дополнительный урок», «Крапленый», «Хиромант», «Зверобой», спортивная драма «В потоке трех стихий». А началось все со съемок в картине «Сто дней до приказа», где Васильков снялся, еще не имея актерского образования. Да сыграл так убедительно и органично, что решил поступать во ВГИК, что и сделал, попав на курс легендарного режиссера Серея Соловьева. — Говорят, вы, случайно попали в кино, хотя случайно ничего не бывает? — Служил в армии и попал в кино. А как это произошло? Режиссер Хусейн Эркенов снимал свой первый фильм. Они с художником-постановщиком почему-то выбрали и меня. Это если совсем вкратце. — Вы счастливый человек, как считаете? — Думаю, да, почему нет? — В таком случае, кто устраивает вашу жизнь? — Да Господь, наверное. — Вы верующий? — Ну, а как без этого-то, во что верить-то? Ну, в общем, когда кошка пробегает, не плюю через плечо. Не возвращаюсь к квартире и в зеркало не смотрю. — В таком случае, почему считается, что актеры — люди суеверные? — Ну, вот как раз, если веришь в Бога, все остальное просто отваливается, это как раз та ниша, которую Господь должен занимать в человеке. — В церковь ходите? — Сейчас такой период в жизни, что редко. — Вы очень органично смотритесь на экране. Когда стали замечать в себе актерский талант? — Ну, как вам сказать: в детстве, в юности, в армии, опять же. Хотя, в армии, наверное, нет, там не до этого было. Там надо было бороться за выживание. Это факт. А вот в жизни, я считаю, каждый человек, в принципе, актер и играет одну роль, которую он себе выдумал с учетом своих комплексов и определенной среды, в которой вырос. Он согласен с чем-то, не согласен. И у него складывается такая роль, которую он замечательно играет. А ведь он может быть на самом деле другим человеком. — Неужели у вас есть комплексы? — Я думаю, у каждого человека есть комплексы, но порой в этом трудно признаться. Есть люди, которые их не замечают. Или им неинтересно размышлять в этом направлении. А так, в принципе, комплексы у всех какие-то есть: кто-то хочет быть Ален Делоном, кто-то — засекреченным агентом, кто-то супер-Халком в глубине души. И с детства с этим всем очень трудно расстаться. У меня есть комплексы и их достаточно. — А кем хотели стать в детстве? — Детство я проводил у бабушки с дедушкой. Там была огромная городообразующая станция Рузаевка. И меня просто завораживали эти все паровозы, вагоны. Совсем маленьким я хотел быть машинистом. Ну, а потом я, честно говоря, когда уже стал более-менее взрослом, растерялся. Ну, и буквально через полгода приехал этот режиссер Хусейн Эркенов и определили мою судьбу. — По поводу паровозов — эта страсть осталась до сих пор, я знаю, вы их собираете. И даже восстанавливаете игрушечную станцию Рузаевка, где в детстве проводили время. Это действительно так? — Ну, да, есть такое. Когда случается нечего делать, то включается это «заболевание». — А у вас разве такое случается? Вы же очень востребованный актер? — Да нет, это ваша иллюзия (смеется). Бывает много съемок, бывает, нет ее совсем. Я же в театре не работаю. Я его не то, чтобы не люблю, просто этой любви не случилось в моей судьбе, я его не очень понимаю. Эта театральная история немножко не органичная, наверное. Да и в институте я все-таки учился кинематографическом. Мастер тоже был киношник в основном, а не театрал. — Вы имеете ввиду Сергея Соловьева? — Ну да, у него были постановки, но такие не театральные, а киношные. Редко они случались. В тот период он «Чайку» поставил на сцене. Ну, тоже круто тогда, наверное, да, но это все-таки шоу киношное. Имеется ввиду, что не шибко уж он прививал нам это все театральное. К тому же время было достаточно тяжелое для работы в театре. Это надо быть совсем ребенком, чтобы перекладывать ответственность за свою жизнь на худрука. Я так не рискнул. — Плюс ко всему, наверное, что скрывать, деньги другие были тогда в театре? — Их совсем не было. Это одна из сторон. Мне хотелось ни от кого не зависеть, и тем более, я не люблю очень долго репетировать. Я не очень организованный человек. Мне это все очень сильно надоедает. А театр — это дисциплина, которая у меня просто отсутствует. Абсолютно. — И в жизни это помогло? — Как вам сказать, трудно оценивать, помогло или нет. Ведь задавая вопрос, мы берем какие-то среднестатистические вещи, а жизнь-то она индивидуальная. Мой ангел-хранитель, наверное, уже весь в гипсе. (Улыбается). В моем случае помогло, но если это применить к какому-то другому человеку, то, наверное, трудно представить последствия. — Почему решили поступать именно во ВГИК, и как к этому отнеслись ваши родители, которые были далеки от творчества? — Да как вам сказать, каждый человек по-своему творческий. Мама у меня была вообще актриса, имеется в виду не профессиональная, она была очень яркой личностью. Все тянулись к ней. Такое время было, что, если куда-то поступил человек, то это уже хорошо, потому что все рушилось вокруг, просто все. Да и мир начал жить по законам каким-то звериным. Сложно было очень, поэтому, когда уже Господь начинает заниматься твоим будущим, то противостоять этому бесполезно. Да и не нужно. — А я слышал, что вам помогала ваша однокурсница? — Моя однокурсница была уже взрослая девочка, и на том этапе она помогла мне, наверное, процентов на 90. Потом, к сожалению, она ничем помочь не смогла, потому что человек был другой. Совершенно оторванный от нужной реальности. — Вы попали на курс Сергей Соловьева. Чему главному учил своих студентов мэтр советского кинематографа? — Учил — это такое растянутое и размытое понятие, тоже индивидуальное. Признаюсь, там тогда все студенты не шибко уж и учились. Были те, кто грыз гранит науки, им нужны были оценки. В результате, кроме оценок больше ничего не осталось. ВГИК — это такой некий плов в огромном казане. И если ты ингредиент этого блюда, то по-любому получишь вкус. Если ты действительно будешь в котле вариться, а не лежать рядом, как не вся морковь, которая попадает в плов. И вот если ты лежишь рядом, собственно говоря, это не судьба. Тут дело даже не совсем в Соловьеве. А Сергей Александрович, как взрослый и мудрый человек нам давал хорошие отеческие советы, мудрые, что надо получать диплом самому. Я сам тоже даю такие советы своим детям. Ты должен получить знание, получить эту искру, «заразу». И вот если ты ее получишь и «захвораешь» ею в хорошем смысле слова, то все остальное сложится. Очень трудно сформулировать мысль, что это за профессия такая, потому что она очень тонко сложенная. Можно назвать это некой хворью. У каждого актера должен быть и личный доктор в голове, чтобы он мог все-таки существовать в жизни как нормальный человек. И научиться, когда звучит команда стоп, вырываться со съемочной площадки. Но, опять же, не забывать про нее, потому что скоро опять скажут «мотор». Все это очень интересно, но очень сложно. Ведь действительно можно и не выбраться из всего этого… — Вы имеете ввиду из нервного срыва? — Ну, нет, это не совсем нервный срыв. Это действительно уход в серьезное заболевание невозвращения личности. — Можно даже назвать фамилию человека, гениального актера, который все это знал? — Смоктуновский, да, да. Я бы не сказал, что он совсем здоровый человек — при этом актер совершенно блестящий. — Согласен. А кто ваш доктор? — Так я об этом и говорю, что надо своего личного доктора иметь. Я же и есть доктор. Нужно самому себя вытаскивать. — Актер Федор Лавров как-то заметил, что ваш стиль, мимика, пластика, выразительная речь органично ложатся на блатную и бандитскую канву. Вы сами любите играть таких персонажей? И откуда эти знания? — Ну, как вам сказать, в той среде, в которой я вырос, это очень сильно допускалось. Но не то, что я стремился сесть в тюрьму. Нет, я как раз ее очень сильно боялся. Но тем не менее, я обычная шпана. А если говорить художественно, то это очень яркие образы, в которых сочетается просто сразу все. И опять же, ты вроде как никакого отношения к этому не имеешь. Федя Лавров — потрясающий артист, который обладает очень тонким актерским механизмом. — Чем вас привлекла спортивная драма «В потоке трех стихий»? — Мне позвонили и предложили сняться в этой роли. Почему я должен отказываться? Это, собственно, моя профессия. Я согласился. Пришел на площадку и получил очень позитивные впечатления. Народ очень добрый. Плюс мне очень понравилось сниматься в бассейне. С вышки какой-то прыгали. Короче, было весело. Я все даже не помню. Год назад было. Столько воды уже с тех пор утекло. Там играли замечательные люди. С 10 метров входит воду и брызг даже нет. Совершенно. В общем, красиво. Очень. — А в детстве любили смотреть прыжки в воду? — В детстве 95 процентов уличных детишек все прыгали в воду с таких высот, что страшно представить. И прыгали замечательно. Такая дворовая техника. Да-да-да. Я помню, прыгал метров с 13. И с такой высоты можно много чего сломать. И ничего. Лазили, прыгали. Чувствовали адреналин. — Вы человек смелый? — Был как-то в Ялте на пляже, когда начался шторм. И когда там кричали, помогите, я прыгал, плыл, а плавать-то я особо не умею. Точнее, не то, чтобы не умею, не люблю. Я настолько не люблю плавать, что сбиваю дыхание, но я прыгал в штормовое море и помогал вытаскивать людей. Подныривал под утопающего, держал его, чтобы ему было легче на воде, пока подплывали какие-то люди, нормально плавающие. В какой-то момент понял, что до берега не доберусь, все силы отдал тонущему. Но Господь меня вывел, раз, и я уже иду по земле. Не обрезался даже, вылезая. И если говорить, смелый ли я человек, отвечу — нет. Просто у меня голова вообще не работала в тот момент. Многие люди это отмечают в стрессовой ситуации. Это кураж какой-то, наверное, поэтому если говорить смелый ли я человек, то, наверное, нет. В моем понимании в смелость входит очень много ингредиентов. Как и в любовь. — Вы влюбчивый человек, и нужна ли вообще любовь? — Конечно, нужна. Отсутствие любви это все, конец, не будет ничего живого. Любовь к чему угодно — значит, человек еще контактирует с Господом, хочет он этого или нет, верующий он или неверующий. Но на уровне каких-то инстинктов любовь не просто спасает жизнь, она и есть жизнь. — Какие актеры сегодня? Сильно изменились? — Бывает, что артист выглядит очень брутальным. Но когда я пересекался с такими на площадке, я был удивлен. Часто это очень тонкий человек, с совершенно сложным устройством. Бытует мнение, что раньше были актеры. Нет, актеров и сегодня вал. И очень прекрасных. Молодые, конечно, не в счет. Потому что человек еще не имеет опыта. Он, разве что, плакать научился. Вот, собственно, и все. Еще он никого не терял в жизни. Ни обо что не обжигался. А вот когда за 35 перевалит, то уже что-то начнет теплиться. — Как относитесь к вниманию к себе? — Как-то Бог уберег. Потому что, когда был молодым, внимание было к многим лучше меня. А сейчас, когда возникает внимание, отношусь к этому ровно, стараюсь позитив подарить. Все-таки это люди, которым нравится мое творчество. Даже стесняюсь немного. Наверное, внимание — это хорошо. Просто стыдно признаться. — От чего возникает зависть к актерскому успеху? — Ой, Господи… Наверное, от самого актера. Он совершает выбор. Успех — это немножко все-таки про медийность. Да и время такое. К сожалению, мы сами это устроили. Я никого не ругаю. Я сам виноват — именно я и воспитывал это поколение. Мне 55. Ну, значит, тому человеку 35. Ну вот, получите и распишитесь. Да, конечно, хотелось бы деньжат, когда говорим про успех. Но все-таки, чтобы твоя совесть была чиста.
